- Тут нет твоих богов, человек, только я. - голос наконец подошедшего медведя казалось наполнил все вокруг рокотанием грома. - Ты убил. Напугал. Хотел взять чужое. Теперь ты мой.
По течению реки. Почти эпилог
Эльнармо, прижимающий к себе вздрагивающую Зарю, только раз оглянулся назад, когда мимо него на расстоянии вытянутой руки просвистел странный клинок, рассекший надвое молодое деревце. Еще один почти достал беглецов, Эльнармо удалось уклониться в последний момент. Уже спрыгивая за край обрыва и начиная скользить по влажной глине вниз, эльф присел, стараясь удержать равновесие и свистнувший над головой синий, сдобренный ненавистью жреца клинок, только обрезал кончик его косы. Выругавшись, эльф крепче прижал к себе женщину и, на ходу бросив несколько слов, птицей взлетел в лодку. Освобожденная от пут травы и подгоняемая ветром и течением она быстро отошла от берега и через пару минут скрылась за поворотом.
- Эль... Эльнармо, - жарко зашептала все еще обнимая его на шею, прижимающаяся Заря. - Как страшно было. Эль... я... я тебя...
- Мама! - врезался в них Лис, обнимая Зарю с другой стороны за спину. - Прости меня! Эльнармо, как хорошо что ты есть. И ты меня прости! Я только хотел... Лес...еще раз! - перенервничавший Лис опять пустил слезу, на этот раз облегчения. Заря отмерла и отпустив шею Эльнармо за которую цеплялась как за спасательный круг, опустила руку гладя Лисенка по голове. Все трое были грязны как дикари, Лис и оборотень перемазанные в глине, а она сама в земле и хвое. Чистенькой, довольной всем троицы не было.
- Elye melissenya, - одними губами, чтобы не услышал острый на ухо Лис, проговорил Эльнармо и запрокинул голову, подставляя лицо тугим струям дождя. Гроза расходилась, тучи, прорезаемые острыми солнечными лучами, таяли будто их и не было, лишь над тем местом, откуда они отплыли все еще сверкали молнии и грохотал гром.
( - Возлюбленная моя. (Наконец то он это сказал!)
Оборотня потянула за собой севшая на палубу Заря, обнявшая одной рукой Лиса, а другой притянувшая его к себе в поцелуе.
- Люблю... - прошептала она, скользнув губами по его щеке и начиная баюкать сына, сползшего ей на колени.
Лис обнимал ее за ноги. До этого он не чувствовал так сильно свои ожоги, а теперь... теперь заболело все, и они, и отбитый на обрыве зад и сильнее всего внутри болело самолюбие.
- Я думал, я сильный стал! - выплакивал он матери свое горе. - а я всех подвел!
Постепенно теплевший дождь смывал грязь и слезы, и закрывал небольшой кораблик от чужих взглядов поднимавшимся от земли туманом. Эльф улыбнулся и пройдясь по палубе, вытащил из под борта навес, которым укрыл Зарю и Лиса. Разувшись и сбросив начинающую промокать куртку, он встал к рулю, направляя лодку на середину течения.
- Ты не подвел, Лис, - проговорил Эльнармо, посматривая на мальчишку, который постепенно успокаивался, - Это должно было случиться рано или поздно. То, что я сделал прошлой весной, не могло долго дурить Мария. Странно, что он понял это только сейчас, думал раньше придется, - он пожал плечами и улыбнулся Заре, - Зато мы кое что поняли, правда, Amaurie?
- Что поняли, мама? - любопытный Лис не мог не влезть.
Заря его легонько ткнула в нос.
- Что мы с Эльнармо больше не одиноки.
Говорить что то еще друг другу было бессмысленно. Самые главные слова были сказаны. Признание и ответ совпали и жизнь становилась значительно более яркой...
Лодка плыла по течению, впереди ждала другая жизнь, а тепло близкого сердцу рядом обещала в этой жизни счастье.
..........
Жрец стоял на коленях и истерично смеялся, смахивая иногда влагу со слезящихся еще глаз. Щит окружал его, отделяя от грозно покачивающегося медведя.
- Дикие твари! - выплевывал Марий слова. - Позарились! На семью мою!
- Опомнись несчастный, - пророкотал медведь. - Нет у тебя семьи и не было. Вера твоя насквозь в душе проросла, на другое места не оставила. Заришься ты. На чужое - старыми богами им подаренное, на счастье выстраданное! Смирись и я прощу тебе смерть старого духа.
- Изыди, дикая тварь! - Марий протер глаза и, держась за живот встал. - Одержимость у нее это! Столько лет рядом была, меня привечала, моя она! Глаза ее болотные... руки... - жрец опять застонал, сгибаясь в три погибели.
- Тебя не привечали, глупое существо. Тебе походя подарили немного тепла, и это ты принял за любовь. Похоть в тебе бьется, не любовь. Ты как все людишки - чтобы полюбоваться цветком, срываете его, чтобы понюхать и выбросить через минуту. Забудь. Вернись в деревню и я прощу тебя.
- Моя, все равно моя! - крикнул Марий, почти оскаливаясь в морду зверя. В медведя полетел еще один льдистый клинок, заставивший его зареветь, тряся раненной лапой.
- Зато ты мой теперь человечишка! Лес станет для тебя последним приютом!
.....
Марий шел и шел по лесу, периодически падая без сил. Он шел почти сутки, держась только на своем упрямстве и ЦЕЛИ. Медведь мелькал то тут, то там за деревьями, поэтому щит опускать было нельзя. До деревни оставалось уже совсем недолго, когда медведь рыкнул: - Всякий зверь и птица лесная, всякое дерево да услышат! Нет тебе, жрец прощения. Смерть твоя будет тебя ждать в любом лесу этого мира. Я сказал.
Как Марий дошел до селения, он не помнил, осознал это только когда подхватили его чьи то руки. Уснул он сразу же как только ощутил себя в окружении людей.
.........
- ....И что это за новоприбывший, что о нем надо говорить со мной? - брезгливо спросил настоятель столичного Храма, глядя сквозь окно на стоящего в храмовом дворике явно сельского жреца. Фанатик не иначе, изможденный, обросший, как глаза горят отсюда видно. Отец Картий не привечал таких. В столице требовался другой подход, не запугивание, а лесть и понимание маленьких человеческих слабостей.